– Сосунята видели…
– Господи, а мы-то ползем… Гаврила Иванович, слышал?.. И ты, поди, тоже слышал про Кривополова и молчишь?..
– Оно, точно, болтали промежду себя, Флегонт Флегонтыч… – уклончиво ответил Гаврила Иванович, стараясь шагать в стороне от нашего экипажа. – На четырех подводах, болтают, Дружков проехал, а потом уж Кривополов.
– О господи… За чьи только грехи я мучусь с вами?! – яростно возопил Флегонт Флегонтович, поднимая руки кверху, как трагический актер. – Ну, Вахромей молчит – у него уж такой характер, всегда пень пнем, а ты-то, ты-то, Гаврила Иваныч?!. Ведь я на тебя, как на каменную стену, надеюсь! Что мы теперь будем делать, если они опередят нас?.. Ну, говори?.. Кто их проведет прямой-то дорогой?
Гаврила Иванович только жевал губами и несколько раз поправил свою баранью шапку: дескать, «вот вышла же этакая оказия, в сам-деле»…
– Может, заплутаются еще по лесу-то, Флегонт Флегонтыч, – проговорил, наконец, старик в свое оправдание. – Тоже дивно места надо проехать, а дорога вон какая… не ускочишь. Ей богу, Флегонт Флегонтыч, не сумлевайтесь.
– Идолы вы, вот что! «Не сумлевайтесь!» – кричал Флегонт Флегонтович, размахивая руками. – Это мы дурака-то валяем, а небось, Кривополов с Дружковым опередили нас… Ах, господи, вот еще наказанье-то!..
Чтобы сорвать на ком-нибудь свое расходившееся сердце, Флегонт Флегонтович накинулся на Метелкина, причем с логикой рассердившегося человека всю вину взвалил на него, потому что, если бы он, Метелкин, держал партию в порядке и сам не пьянствовал, тогда мы вчера бы еще в ночь отправились в Причину. Метелкин отмалчивался с виноватым видом, что еще более сердило Флегонта Флегонтовича.
– Ведь вот нар-родец… – проговорил Флегонт Флегонтович, устало откидываясь на спинку экипажа. – Слышали? Все хороши… А между тем… Уж я не так бы распек Гаврилу Иваныча, да теперь нельзя – от него все зависит. Пожалуй, еще рассердится да бросит в лесу, тогда хоть назад ворочайся. Признаться сказать, местечко-то у нас на Причине уж давненько присмотрено, теперь только его взять остается… Есть в Причине один мужик, так он совсем бросовый – Спирька Косой. Ну, через этого Спирьку мы на место натакались… собственно, Гаврила Иваныч. Конечно, и Спирьке и Гавриле Иванычу благодарность известная, ну, уж это у нас такой порядок, вроде награды выдаем за хорошее место. Вот я и того, боюсь ссориться с Гаврилой-то Иванычем, потому – нужный человек. А все-таки, согласитесь, какой народ: все слышали и молчат… Уж сумеют напакостить. Да… Какую цену дерут с нас за эту ночь вот простые этакие мужики, вон головами-то болтают, которые на задней телеге, потому – чувствуют, что без них нельзя…
У Собакина, как и у многих других, была слабость сделать дело не как другие делают, а наособицу, при помощи какого-нибудь нужного человека. У него всегда был на примете такой человечек, и он надеялся именно на него. Это было своего рода суеверие, но золотопромышленники не отличаются отсутствием предрассудков и всегда рассчитывают все приметы: тяжелые и легкие дни, встречи, сны и т. д. К числу таких предрассудков можно отнести и слепую веру в разных особенных человечков, через посредство которых можно сразу ухватить настоящий кус. Конечно, в подтверждение приводится масса соответствующих примеров: такому-то указал место башкир, а такому-то пьяница-старатель, ну, отчего же и Спирька Косой не мог облагодетельствовать?.. Может быть, это опоэтизированная точка зрения на жизнь вообще, и, вероятнее всего, такая вера выработалась самой жизнью, когда завтрашний день вечно стоит вопросительным знаком.
– Вам-то все это смешно, а мы даже очень хорошо знаем все эти приметы… да-с! – говорил Собакин с уверенностью испытавшего человека. – Я даже записывал эти приметы, и все выходило по ним.
– Отчего же в Америке, например, золотопромышленники обходятся без примет, а надеются только на свои знания и на энергию?
– Э, батенька… славны бубны за горами. Наверно, и у них свои приметы есть… Уж извините, чтобы так, простону, нет, что-нибудь да есть… Конечно, оно глупо немножко верить, что вот заяц перебежит дорогу – и кончено, а если оно так выходит…
В подтверждение своих слов Собакин рассказал несколько самых убедительных случаев, когда стоило перейти дорогу попу, бабе или перебежать зайцу – и самое верное дело провалилось.
В одном месте нашу дорогу пересекла свежая колея. По внимательном исследовании было решено, что это проехала какая-то приисковая партия на четырех подводах: след вел от Причины, что много успокоило Флегонта Флегонтовича – все-таки одним конкурентом меньше.
– Может, это Кривополов по лесу блудил? – спрашивал он Гаврилу Ивановича.
– Наверно, он…
Местность кругом мало изменялась – все тот же болотный сосняк, изредка рыжие полянки, потом болотные кочки, валежник и таявшие лужи воды. Переправились через несколько мелких речонок, потом обогнули какое-то широкое озеро с полыньями посредине; небо начало проясняться, и все кругом делалось светлее. Попало еще несколько следов, оставленных проехавшими партиями, но теперь они уже не обратили на себя такого внимания, как раньше, – деревушка Причина была близка, и все были заняты мыслью, что-то теперь там делается: что Пластунов, что Спирька Косой, что другие золотопромышленники.
– Мы в Причине только самую малость опнемся, а потом опять в лес, – говорил Собакин. – Мне нужно не упустить Спирьку, а то как раз кто-нибудь другой перехватит его… Тьфу!.. Ах, проклятый!.. Тьфу!.. тьфу!..
Со стороны выкатил русак, присел, поднял уши и мягкими прыжками, точно он был в валенках, перекосил нам дорогу. Флегонт Флегонтович даже побледнел от проклятой неожиданности…
V
Причина, как и Сосунки, представляла собой глухую лесную деревушку дворов в тридцать; она стояла совсем в лесу, и трудно было сказать, что заставило ее обитателей выбрать такую страшную глушь. Постройки были старые и разбрелись по берегу речонки Причинки без всякого порядка, точно эти избы были разметаны ветром. Как и в Сосунках, народ здесь тоже жил «от бревна», промышляя охотой, рыбой и золотом. Около изб кое-где стояли городские экипажи и простые телеги – это все были наши конкуренты. Гаврила Иваныч сразу насчитал больше десятка партий.
– Вот и извольте тут… – в отчаянии проговорил Флегонт Флегонтыч. – Уж чуяло мое сердце…
Мы остановились у крайней, очень плохой избушки, в которой жил Спирька Косой. Наш приезд взбудоражил всю деревню – поднялись собаки, в окнах мелькнули наблюдавшие за нами физиономии, за ворота выскочили посмотреть на приехавших какие-то молодые люди в охотничьих сапогах и кожаных куртках. Какая-то толстая голова кланялась из окна Флегонту Флегонтовичу и старалась что-то выкрикнуть, приставив руку ко рту трубкой.
– А, чтобы тебя черт взял… – ругался неприятно пораженный Собакин. – Это Кривополов… вот тебе и заплутался!
Нас встретил доверенный Флегонта Флегонтовича – Пластунов, совсем еще молодой человек с рыжеватыми усиками; характерное и сердитое лицо, умные холодные глаза и свободная манера держать себя производили на первый раз довольно выгодное впечатление; очевидно, молодой человек пойдет далеко и, вероятно, недаром пользовался таким доверием Флегонта Флегонтовича. Около избы, на завалинке, сидело человек пять рабочих – это была вторая партия. Из избы доносились какие-то хриплые крики и крупная ругань.
– Ну что? – спрашивал Собакин своего доверенного.
– Пока ничего особенного… – уклончиво ответил Пластунов. – Третьи сутки вытрезвляем Спирьку. Пьянствовал целых две недели…
– Где же он деньги брал? Ведь я ему обещал после заявки четвертную… странно.
– Должно быть, обманул кого-нибудь из золотопромышленников, – объяснял Пластунов. – Теперь у них это везде идет: одно и то же место в трои руки продают. Заберут задатки и пьянствуют…
Это известие сильно встревожило Собакина, потому что под пьяную руку Спирька мог сплавить заветное местечко кому-нибудь другому… Во всяком случае, получалась самая скверная штука.